Глава II. О том, что недостаточное усердие в том, чтобы найти и укрепить веру в него ? тоже глупость
Я скажу, что слабость веры — еще одна глупость, ибо недостаточное усердие не ограничивается следованием по пути счастья, если бы не беспечность. И, поистине, люди по своему отношению к загробной жизни делятся на четыре группы.
Одна группа уверена в существовании Дня Великого Собрания, верит в воскресение, Рай и Ад, так, как говорят об этом небесные законы и как это ясно описано в Коране. Для них существуют осязаемые удовольствия, такие, как физическая любовь, то, что можно есть, осязать, ощущать, одевать и увидеть. И сказано, что к этому добавляются те виды счастья и благ, которые невозможно описать, ибо они — то, «что никто никогда не видел, не слышал и не мог себе даже вообразить». Это длится вечно и никогда не кончается. Этого можно достичь лишь с помощью знаний и дел. Эти люди — все мусульмане и те, кто шел за пророками из большинства иудеев и христиан.
Вторая группа — это некоторые исламские теологи-философы, которые признали существование некой радости, которую человек не может себе представить, они назвали ее радостью разума. Но они отрицают то, что чувственные радости существуют во внешнем мире. Доказано их существование в воображении во время сна, но сон исчезает с пробуждением, а то — остается навечно. Они считают, что это достается лишь некоторым из числа тех, кто сильно любит осязаемое, и те, сердца которых обращены лишь к этому, — души их никогда не возвысятся до радостей разума. Но это не ведет к неизбежному нерадению в движении к цели. Ибо радость происходит в душе человека от воздействия осязаемого, увиденного, съеденного и т. д. Что-то внешнее есть причина происхождения следа, и радость возникает не по причине этого внешнего, а из-за следа, оставленного этим внешним. И если было бы возможным происхождение следа в душе без внешнего воздействия, как во время сна, то не было бы потребности в чем-то внешнем.
Третья группа вообще отрицает осязаемые радости и наяву и во сне. Они считают, что воображение неразрывно связано с физическими механизмами, а смерть обрывает связь между душой и телом, которое является средством воображения и других чувств. Душа больше никогда не возвращается к управлению телом после того, как покинула его. И ей не остается ничего, кроме боли и радости, которые не являются физическими, но они больше того. И, поистине, человек в этом мире сильнее стремится к тому, что доставляет радость его разуму, и сильнее всего боится того, что доставляет разуму боль, поэтому он, боясь потерять честь, предпочитает избегать позора и скрывать удовлетворение полового влечения, терпеть страдания и трудности. Иногда человек даже забывает о еде на день или два, чтобы получить радость от победы в шахматы, и это при том, что еда — удовольствие телесное, а радость победы — умственное. Он может броситься на большое количество врагов и воевать с ними из-за награды, на которую он надеется в душе, — благодарности людей и славы храбреца. По их мнению, осязаемые вещи далеки от того, что есть после смерти. Это можно примерно сравнить с осязанием запаха вкусной пищи и ее вкушением, любованием лицом любимой и разделением с ней ложа, но та разница еще больше; они считают, что из-за того, что простому народу трудно представить те удовольствия, они поняли это через то осязаемое, которое они знают, — как ребенок упорно учится для того, чтобы стать судьей или министром, не понимая благ, связанных с этим положением. Тогда ему обещают те вещи, от которых он получает радость сейчас: палка, которой он может играть, или птичка, с которой он может веселиться, и так далее.
Но разве можно сравнить удовольствие от игры с птичкой с положением правителя или министра? Но из-за того, что ребенок еще не понимает сложного, оно было представлено тем, что близко ему, — и он захотел это; все это было сделано для того, чтобы он постепенно достиг того, что есть благо для него. И это тоже, если является истиной, то предполагает не нерадение на пути к нему, а наоборот — повышенного усердия. Так считают все суфии и теологи из числа философов, даже все самые видные ученые-суфии без исключения определенно заявили об этом. Они сказали, что тот, кто поклоняется Аллаху только для того, чтобы заслужить Рай или спастись от Ада, — низменный человек. Ибо люди стремятся к этому, желая достичь более благородной цели. Тот, кто знаком с их шейхами, изучал их взгляды и читал их книги, несомненно, понял это убеждение.
Четвертая группа — это толпы глупцов, которых мы не знаем по именам и которых мы считаем просто слепцами, они думают, что смерть — просто небытие и что поклонение Аллаху и ослушание Его не имеют продолжения. И что человек возвращается в небытие — так, как было до его появления. Этих мы даже не можем назвать группой, потому что группа («фирка» ) есть общность людей, а не течение, к которое не относится ни один из известных нам ученых. Это — неверное мнение глупца, над которым властвует желание, которым правит шайтан, и он не может противостоять своему желанию.
Его легкомыслие не позволило ему сознаться в том, что он не в состоянии бороться со своими желаниями. И он из-за своей отсталости утешает себя тем, что это неизбежно и что это и есть истина. Потом он хочет, чтобы кто-то еще принял его сторону, и начинает призывать к этой лжи и к тому, из чего состоит его душа — из следования за желаниями. Это самая главная причина того, что другой глупец идет за ним, особенно когда некоторые плохие люди могут обманом прибегнуть к утвеждению, что об этом якобы сказал известный ученый, такой как Аристотель, Платон, или целая группа, например, философы. Они постепенно убеждают его тем, что его знания не могут быть больше того, что знают известные ученые. Они долго изучали, но бесполезно. А тот бедняга и не чувствует, что его обманывают, он верит, потому что его душа лежит к этому и не просит доказательств того, говорил ли так тот или иной ученый. Вот если бы он передал весть, с которой была бы связана потеря одного дирхема, он бы не поверил без предоставления доказательств. Если бы ему сказали: «Твой отец обещал дать одному человеку десять дирхемов, которые он оставил тебе, у него есть письмо, под которым расписались свидетели», — то он бы сказал: «А по какой причине? А где живой свидетель, который бы мог это подтвердить?»
Потом он верит тому человеку во мнении того, кого он назвал, не прося предоставить свидетелей, которые бы подтвердили, что они действительно слышали это. И без показа одного из его трудов, пусть даже написанного почерком кого-то другого. Потом, если он слышит своими ушами, что тот человек открыто говорит об этом, то он не должен был бы сразу верить этим словам, думая, что нет доказательств. А если он верит в это из стремления следовать за кем-то, то следование пророкам, авлия, ученым, да и следование людям и толпам логичнее, нежели следование одному человеку, не защищенному от ошибок.
После того как ты, о последователь, узнал эти мнения, если сейчас ты придерживаешься мнения этой заблуждающейся группы, то твое состояние можно описать одним из следующих способов: или ты уверен в ошибочности, или ты думаешь, что оно может быть ошибочным, или ты думаешь, что возможность его истинности вероятнее, чем то, что оно неверно, но есть возможность и его ложности, пусть она и слабая, или ты уверен в его истинности. Но как бы то ни было, ты должен получать знания и творить благие дела, забыв о радостях земной жизни: если ум твой здоров и у тебя есть мудрость, это не исключается даже при том, что ты уверен в его ложности или допускаешь, что оно ложно — разум твой потребует, чтобы ты отправился за ним, как он требует хождения по морям для получения прибыли.
Перевод с арабск. Аэлита Миниянова |
|
